ДВОЕ ДРУГ С ДРУГОМ — УЖЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО…
ДО СВИДАНЬЯ, 🦋ЛЕТО🦋, ДО СВИДАНИЯ!
ЧТО ТАКОЕ НАСТРОЕНЬЕ?
Пробуждение природы. Магия воды.
Последние романтики ушедшего тысячелетия.
Танцевальный батл от Юрия Яковлева и Михаила Ульянова.
ПУСТЬ СЕРДЦУ ВЕЧНО СНИТСЯ МАЙ…
«Человек может сохранить остатки духовной свободы и независимости мышления даже в условиях крайнего психического и физического напряжения», — писал в своей книге Виктор Франкл. Найти смысл, по его мнению, можно в «переживании добра, истины и красоты, природы и культуры; или — последнее по порядку, но не по значению — во встрече с другим уникальным человеком, с самой его уникальностью, иными словами — в любви», не вопреки концу света, а из-за него.
Доктор Бернард Лоун прожил 99 лет. В этом феврале на сотом году жизни он ушёл в лучший мир. В тот, куда уходят лучшие.
Он написал несколько книг, первая из которых называлась «Утерянное искусство врачевания».
Таинственный доктор, которого коллеги обвинили однажды в колдовстве; это в наше время. Уважаемые доктора заподозрили, что кардиолог Бернард Лоун даёт пациентам веселящие зелья. Или магию применяет.Потому что мрачные, опустошенные, ожидающие смерти со дня на день больные начинали улыбаться, розоветь и выздоравливать после разговоров с этим гениальным врачом.
Нет, он, конечно, лечил «сердечников». И дефибриллятор он изобрёл. И он следовал протоколу лечения, а как же!
Но ещё он понял, что слова могут убить. А могут исцелить. И врач лечит словами не в меньшей степени, чем лекарствами и операциями.
Именно доктор Лоун описал случай, когда после звонка токсичной злой матери скоропостижно скончался пациент, который шёл на поправку. Как будто его прокляла злая фея…
Он описал случай, когда хороший врач сказал при пациентке плохой диагноз, — и женщина моментально погибла без видимых причин.
Он описал старичка, который переписал свою аптеку на зятя, а потом боялся вставать и ходить — зятю мешали звуки шагов пожилого человека. И старичок чуть не погиб, сердце его было разбито…
Это он, доктор Лоун, дал пациенту расписку, что тот проживёт ещё пять лет. Безнадежному пациенту. От безнадёжности. И этот пациент прожил пять лет, обзавёлся семьей, и снова пришёл за распиской. И стал жить дальше; как не жить, если доктор расписку дал? Это гарантия!
Доктор Лоун понял, что наше сердце разбивают злые слова и мучительные отношения. Причина таких болезней — в эмоциональном окружении пациента. И для исцеления надо сначала защитить человека от токсичных влияний!
Он и сам защищал. Даже писал письма родственникам, которые обижали больных. Такой вот был странный этот доктор Лоун.
Именно он разрешил перенёсшим инфаркт пациентам шевелиться и двигаться. До этого их заставляли лежать неподвижно, — и они погибали чаще от плохих мыслей, от страха и беспомощной обездвиженности. Он спас тысячи жизней, этот доктор Лоун.
И ещё он написал о тайных праведниках, которых прислали в этот мир с определённой миссией — сделать его лучше. Это уж совсем мистика, не так ли?
Но это правда. И одним из таких особенных людей был сам доктор Бернард Лоун. Или — Лаун. Великий доктор, напомнивший об утерянном искусстве врачевания словом. Он ушёл на сотом году жизни…
Такие люди словно всегда рядом и всегда поддерживают нас одним фактом своего существования. Что бы мы без них делали? Без этих специально посланных в этот жестокий мир людей…
Когда попробуют вас унизить — можно Рузвельта вспомнить. Он почему стал президентом и почему его женщины любили, несмотря на то, что он в инвалидном кресле ездил? Он полиомиелитом переболел во взрослом возрасте — и ноги у него отнялись. А потом и руки стали отниматься. Все, конец. Но он руки смог разработать. А ноги — к ним крепились железные пластины по 6 килограммов каждая. И только тогда он мог стоять, шатаясь, держась за костыли. Ходить не мог, конечно.
И вот однажды Рузвельта вызвали на съезд партии — его завистник настоял, чтобы Рузвельт непременно приехал. Он хотел унизить политика при всех. Чтобы все увидели слабого хилого инвалида в коляске; скрип-скрип колесики! Смотрите, какой хилый калека претендует на что-то! Рузвельт приехал. А потом подозвал сыновей и прошагал через весь зал. Он за плечи сыновей держался стальной хваткой. И совершил огромное нечеловеческое усилие — встал и пошёл. На неходячих ногах, отмерших, парализованных — через весь зал.
Смог. И сыновья его преданно поддерживали. Вместо унижения получился триумф. Вот так и надо стараться, когда унизить хотят. Надо приложить одно нечеловеческое усилие и пойти. Может, потом он упал. И стонал от боли. Но унизить себя не дал. Потому и стал президентом; и женщины вились вокруг его инвалидной коляски — вот ответ.
Не давайте себя унизить на людях. Надо найти силы встать и пройти через зал…
Наклонись, я шепну тебе что-то,
И легко тебе станет, легко, -
Мне по жизни положена льгота
На чужое подуть молоко,
На чужое подуть молоко,
На чужие кошмары и страхи,
На тревоги чужой кипяток,
На тоску человеческой птахи
В проводах, где колотится ток.
Я шепну тебе что-то такое,
Что одна лишь природа поймёт. -
Я тебя не оставлю в покое
Попивать смертолюбия мёд.
Мне по жизни положена льгота
Не бояться ни мыслей, ни слов.
Наклонись, я шепну тебе что-то
Глазом, вечно открытым для снов.
Есть такие наивные вещи
И такие глазные слова,
Что от них разжимаются клещи -
И душа оживает сама…
Юнна Мориц
Микеланджело шел по рынку, где продавался мрамор. Он увидел прекрасный камень и спросил о нем.
Владелец сказал:
— Если хочешь этот камень, бери бесплатно, потому что он просто валяется и занимает место. Двенадцать лет никто даже не спрашивал о нем; я не вижу в этом камне никакого потенциала.
Микеланджело взял камень, работал над ним почти целый год и создал, может быть, самую прекрасную статую, которая только существует. Через год, когда Микеланджело закончил работу, он пригласил к себе владельца лавки, потому что хотел ему что-то показать. Владелец не мог поверить своим глазам. Он сказал:
— Где ты взял этот прекрасный мрамор?
— Не узнаешь? — сказал Микеланджело.
— Это тот самый уродливый камень, который ждал перед твоим магазином двенадцать лет.»
Когда кажется, что жизнь трудна, поймите, что просто Вселенная любит Вас слишком сильно, чтобы оставить Вас в покое. Она не может Вам позволить оставаться такими, как Вы есть сейчас, потому что Вам предназначено быть кем-то значительно большим.
Именно в эти трудные моменты, когда проходит проверку Ваша воля и намерение, Вселенная буквально вручает Вам возможность вырасти до реализации своего потенциала.
Йегуда Берг
…Каждое утро я видел, как просыпалось это дерево — всё, от ликующих листьев до искривлённых корней. Крона его была переполнена птицами. С зарёй они пробуждались и начинали петь. Но стоило показаться солнцу, как дерево, словно добрый пастырь, отпускало своих обитательниц в небо, дерево-дом, дерево-замок, опустевший до вечерней зари…
Поэт говорил, а мы вдруг ощутили, как долго нужно смотреть на деревья, чтобы они проросли и в нас. И каждый позавидовал сердцу, отягощённому птицами и листвой.
(Антуан де Сент-Экзюпери «Цитадель»)
Осенний вечер в скромном городке,
Гордящемся присутствием на карте
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).
Уставшее от собственных причуд,
Пространство как бы скидывает бремя
величья, ограничиваясь тут
чертами Главной улицы; а Время
взирает с неким холодом в кости
на циферблат колониальной лавки,
в чьих недрах все, что мог произвести
наш мир: от телескопа до булавки.
Здесь есть кино, салуны, за углом
одно кафе с опущенною шторой,
кирпичный банк с распластанным орлом
и церковь, о наличии которой
и ею расставляемых сетей,
когда б не рядом с почтой, позабыли.
И если б здесь не делали детей,
то пастор бы крестил автомобили.
Здесь буйствуют кузнечики в тиши.
В шесть вечера, как вследствии атомной
войны, уже не встретишь ни души.
Луна вплывает, вписываясь в темный
квадрат окна, что твой Экклезиаст.
Лишь изредка несущийся куда-то
шикарный бьюик фарами обдаст
фигуру Неизвестного Солдата.
Здесь снится вам не женщина в трико,
а собственный ваш адрес на конверте.
Здесь утром, видя скисшим молоко,
молочник узнает о вашей смерти.
Здесь можно жить, забыв про календарь,
глотать свой бром, не выходить наружу
и в зеркало глядеться, как фонарь
глядится в высыхающую лужу.
(Иосиф Бродский)
Ах, не покинь нас, ясное, весеннее,
Когда к нам повзросление придет,
Когда другое, взрослое везение
Нас по другим дорогам поведет.
От лет летящих никуда не денешься,
Но не изменим первым «да» и «нет».
И пусть луны сияющая денежка
Останется дороже всех монет.
Жизнь — наковальня. Поднимайте молоты!
На молодости — главные дела.
Мы молоды. Мы будем вечно молодо
Смотреться в реки, в книги, в зеркала…
Римма Казакова.
Нас мало — юных, окрыленных,
не задохнувшихся в пыли,
еще простых, еще влюбленных
в улыбку детскую земли.
Мы только шорох в старых парках,
мы только птицы, мы живем
в очарованьи пятен ярких,
в чередованьи звуковом.
Мы только мутный цвет миндальный,
мы только первопутный снег,
оттенок тонкий, отзвук дальний, —
но мы пришли в зловещий век.
Навис он, грубый и огромный,
но что нам гром его тревог?
Мы целомудренно бездомны,
и с нами звезды, ветер, Бог.
Набоков Владимир
…До семидесяти лет я преклонялся перед грандиозными произведениями искусства, перед шедеврами, которые создало человечество. У меня было много сил для обожания… Сейчас меня очаровывают только естественные вещи, только то, что создано природой. Дождь или снег — это всегда спектакль. И ты уже не зритель, не обожатель. Ты часть вселенной. Я узнал, что в старости можно испытывать большие наслаждения просто потому, что ты трогаешь глубину того, что видишь. Тонино Гуэрра
…Чем же все это окончится? — Будет апрель.
— Будет апрель, вы уверены? — Да, я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
будто бы в роще сегодня звенела свирель.
— Что же из этого следует? — Следует жить,
шить сарафаны и легкие платья из ситца.
— Вы полагаете, все это будет носиться?
— Я полагаю, что все это следует шить.
— Следует шить, ибо сколько вьюге ни кружить,
недолговечны ее кабала и опала.
— Так разрешите же в честь новогоднего бала
руку на танец, сударыня, вам предложить!
— Месяц — серебряный шар со свечою внутри,
и карнавальные маски — по кругу, по кругу!
— Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,
и — раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три!..
Юрий Левитанский
…Какие слова у дождя? — Никаких.
Он тихо на старую землю ложится,
И вот на земле уж ничто не пылится,
Ничто не болит и не давят долги.
Какие слова у меня? — Тишина.
Немая луна всю пустыню заполнит
И так стережет эту белую полночь,
Что только тобой эта полночь полна.
Какие слова у тебя? — Красота.
Ты белое платье по миру проносишь
И запахи ливней в ладонях приносишь,
И льет на пустыни мои доброта.
Какие слова у дорог? — Торжество.
Мы мчимся по ливням, любовь постигая.
И редкие звезды сквозь тучи мигают,
И капли дрожат на стекле ветровом…
Юрий Визбор
Глубокой ночью я проснулся,
И встал, и посмотрел в окно.
Над крышей Млечный Путь тянулся,
И небо было звёзд полно.
Сквозь сон, ещё с ресниц не павший,
Сквозь слёзы, будто в первый раз,
Я видел небосклон, блиставший
Звездами в этот поздний час.
Увидел и заснул. Но тайной, –
Среди ночей и звёзд иных, –
Во мне живёт необычайный,
Живой, хрустальный холод их.
Валентин Петрович Катаев
Очень хотелось бы, чтобы каждый из нас, время от времени, замирал от удивления над чем-то простым… тем, мимо чего пробегает часто, не замечая.
Всё красивое вокруг нас, всё неповторимо чудное. Оно требует, чтобы человек это заметил, обратил внимание.
Святой Иоанн Кронштадтский целовал цветы со словами «целую руку вас создавшую».
Чем отличается художник от не художника? Художник — это не тот, кто умеет рисовать, художник — это тот, кто умеет замечать красоту окружающего мира.
Протоиерей Андрей Ткачев
ИЩИТЕ МЕНЯ В ИЮЛЕ!
ВДОХНИ СВОБОДНЫЙ ВОЗДУХ УЛИЦ
" У моряков есть поверье, что среди бушующих нордов и тремонтан, муссонов и сокрушительных тайфунов есть жаркий ветер соранг, дующий один раз за многие тысячи лет. Соранг приходит с южных румбов горизонта поздней зимой и обыкновенно ночью. Он приносит воздух незнакомых стран, печальный и легкий, как запах магнолий. Сами по себе начинают звонить колокола сельских церквей, голубая заря поднимается к зениту, и сквозь снега пробиваются цветы, похожие на подснежники. У детей от радости темнеют глаза, а корабли зажигают приветственные сигналы, качаются и кланяются этому ветру, как ласковые звери с мокрой от дождя шкурой.
Соранг знаменует начало веселых и великолепных зимних праздников. Воздух Антилл проносится над Шотландией, превращая зиму в свежее мгновенное лето».
Константин Паустовский
Осенний вечер в скромном городке,
Гордящемся присутствием на карте
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).
Уставшее от собственных причуд,
Пространство как бы скидывает бремя
величья, ограничиваясь тут
чертами Главной улицы; а Время
взирает с неким холодом в кости
на циферблат колониальной лавки,
в чьих недрах все, что мог произвести
наш мир: от телескопа до булавки.
Здесь есть кино, салуны, за углом
одно кафе с опущенною шторой,
кирпичный банк с распластанным орлом
и церковь, о наличии которой
и ею расставляемых сетей,
когда б не рядом с почтой, позабыли.
И если б здесь не делали детей,
то пастор бы крестил автомобили.
Здесь буйствуют кузнечики в тиши.
В шесть вечера, как вследствии атомной
войны, уже не встретишь ни души.
Луна вплывает, вписываясь в темный
квадрат окна, что твой Экклезиаст.
Лишь изредка несущийся куда-то
шикарный бьюик фарами обдаст
фигуру Неизвестного Солдата.
Здесь снится вам не женщина в трико,
а собственный ваш адрес на конверте.
Здесь утром, видя скисшим молоко,
молочник узнает о вашей смерти.
Здесь можно жить, забыв про календарь,
глотать свой бром, не выходить наружу
и в зеркало глядеться, как фонарь
глядится в высыхающую лужу.
(Иосиф Бродский)
Жизнь — это улица с односторонним движением.
В прошлое нам не вернуться, пути туда нет.
Это большое, с одной стороны, утешение,
Это, с другой стороны, безутешный сюжет.
Я, между прочим, и жил на упрямице улице,
Не позволявшей машинам назад повернуть.
Значит, не стоит по этому поводу хмуриться
И унывать мне: устроится всё как-нибудь.
Тучками на небе залюбоваться жемчужными,
К саду пройти, на скамью рядом с кленом присесть.
Исстари велено быть нам законопослушными,
И параллельная улица где-нибудь есть!
АЛЕКСАНДР КУШНЕР
В ясный полдень, на исходе лета,
Шел старик дорогой полевой;
Вырыл вишню молодую где-то
И, довольный, нес ее домой.
Он глядел веселыми глазами
На поля, на дальнюю межу
И подумал: " Дай-ка я на память
У дороги вишню посажу.
Пусть растет большая-пребольшая,
Пусть идет и вширь и в высоту
И, дорогу нашу украшая,
Каждый год купается в цвету.
Путники в тени ее прилягут,
Отдохнут в прохладе, в тишине,
И, отведав сочных, спелых ягод,
Может статься, вспомнят обо мне.
А не вспомнят — экая досада, —
Я об этом вовсе не тужу:
Не хотят — не вспоминай, не надо, —
Все равно я вишню посажу! «
М. В. Исаковский
Хлеб горячий саратовской выпечки,
свет, летящий с небесных высот…
Ходит ангел под липами в Липецке
с длинным шлейфом сияющих нот.
Отломи же хрустящую корочку,
не томись непонятной виной -
пусть под липами в платьях с оборочкой
путешествует запах ржаной.
Льются звуки, как ливень лирический, -
вертикальное море судьбы, -
только хор замирает сферический
под архангельский голос трубы.
Что за дни нам для радости выпали!
Знаю я, — где-то там, вдалеке,
ходит ангел под бедными липами
с остывающим хлебом в руке.
©
Хочется чая с вишневым вареньем,
Фильмов о счастье, песен со смыслом,
В каплях дождя находить утешенье,
Помнить все важные даты и числа.
Хочется радости в хмурое утро,
Крепких объятий, нежного взгляда,
Чтобы в такие часы и минуты
Кто-то родной и любимый был рядом.
Хочется в лужах топить все ненастья,
Книги читать, получать вдохновение,
Желтой листвой наслаждаться и счастьем,
Хочется чая с вишневым вареньем…
И когда наступает блаженная пауза,
Надо рядом лежать под деревьями вечности…
И не надо ждать никакого паруса,
Ибо двое друг с другом — уже человечество…
Евгений Евтушенко
Когда человеку хорошо, он бежит поделиться с теми кто ему дорог, а когда плохо — с теми кому дорог он!
И дай Бог каждому, чтобы это был один и тот же человек!
©
СТРАСТИ ПО НОЧНОМУ ГЕЛЕНДЖИКУ.
Наши судьбы на небе решаются,
и любая судьба — как звезда…
Но когда в декабре совершается
в мире таинство снега и льда, мы, как сказочник Андерсен в Дании,
в заколдованный прячемся лес —
и трепещут сердца в ожидании
неожиданных, странных чудес.И сквозь таинство вечного холода,
сквозь незримый морозный туман
видим мы, как на площади города
плачет Андерсен, Ганс Христиан.
Светлана Кекова